Андрей «Бледный» Позднухов и Антон «Ант» Завьялов, так же, как и Тилль Линдеманн с Петером Тэгтреном, оказались счастливчиками, запрыгнувшими в последний вагон уходящего поезда. 15 марта — накануне выхода постановления Собянина о запрете мероприятий свыше 50 человек их группа «25/17» также успела дать большой концерт на одной из крупнейших столичных площадок. Значимость события подогревалась и тем, что это было первое выступление команды после долгого перерыва, да еще и с акустической программой в расширенном составе.
Музыканты рассказали, что такое интеллектуальный андеграунд, как они придумали формат концерта-спектакля, и способен ли музыкант повлиять на что-то в современном мире силой высказывания.
— Группа 25/17 – концептуальный проект, начиная с названия, заканчивая музыкой – мультистилистичной и одновременно такой, где каждый эксперимент со звуком оправдан, внутренне обоснован. Какой вы видите свою концепцию сейчас, и как она изменилась со временем?
Андрей: Как раз сейчас мы это и осмысляем. И это одна из причин, по которой летом прошлого года мы временно отказались от концертов, гастрольных туров и выступлений на фестивалях, чтобы понять – что же мы натворили, насочиняли за 20 лет, и куда нам двигаться дальше. На данный момент Антон работает над сольным проектом электронной танцевальной музыки, а вместе мы записываем наш новый альбом «Байки из склепа». Это продолжение альбома «Умереть от счастья», по мотивам которого мы сделали одноимённый концерт-спектакль. Нам всегда нравилось смешивать разные форматы, и мы давно уже являемся внежанровой группой. «Умереть от счастья» — наш первый опыт в этом направлении. Теперь захотелось сделать еще лучше, еще интереснее.
— Формат концерта-спектакля – очень любопытный. Даже в одной и той же постановке ни один спектакль не похож на предыдущий. Как это происходит в вашем случае?
Андрей: На данный момент «Умереть от счастья» уже не идет на сцене. Последний раз мы сыграли его в Нижнем Новгороде. И да – в нем постоянно что-то менялось – мы что-то добавляли, что-то убирали в процессе, одинаковых спектаклей не было.
Антон: Так же происходит и с концертами: когда играешь живую музыку, один не похож на другой, но формат спектакля дает максимальное сокращение дистанции между артистом и слушателем. Импровизируем ли мы? Нет ничего лучше, чем подготовленная импровизация.
— Будучи группой вне жанровых рамок, вы выступаете на рок-фестивалях, где все-таки больше тех, кто придерживается канонов. Вам комфортно в этой тусовке?
Андрей: Мы же в 2018 году получили «пропуск» – взяли премию «Чартова дюжина» в двух главных номинациях: «Альбом года» и «Группа года», так что теперь можем легитимно выступать на всех рок-фестивалях, у нас для этого есть все основания (смеется). Если серьезно, то русский рок никуда не исчез. У нас есть иконостас. Его представители, слава Богу, живы-здоровы, продолжают записывать альбомы и выступать. Новые группы, которые появляются на сцене, играют другую музыку, и их все сложнее и сложнее укладывать в прокрустово ложе русского рока. Любители классики жанра все это не принимают и не понимают.
Антон: Недавно я прочитал статью, где журналист рассказывает о современных представителях рока в нашей стране с отсылкой к этому самому иконостасу. Он резюмирует, что сам не понимает, как называть эту новую музыку, потому что русский рок в свое время сформировался как отдельный жанр, где уже ничего не добавить, не убавить — как знак эпохи.
— В русском роке всегда было важно высказывание. Ваши тексты мощно резонируют с теми процессами, которые происходят в современности. Насколько сегодня значимо высказывание музыканта? Есть ли у него какая-то зона влияния, и где ее границы?
Андрей: Мне кажется, то, что делает артист, если он человек неравнодушный, всегда резонирует с происходящим. Но ведь это не группа «Кино», не «Алиса» и не «Аквариум» развалили СССР. Есть определенные процессы, происходящие в обществе, а музыкант, исполнитель просто их озвучивает, входит в резонанс. Сейчас по ряду причин есть запрос на протестную музыку. Протест хорошо продается. Группа «Порнофильмы» два дня подряд собирала полный многотысячный зал. Я сейчас ни в чем не обвиняю эту команду — просто констатирую факт. Способны ли песни протеста что-то изменить? Честно, не уверен. Как это может повлиять на ситуацию – молодые люди наслушаются этих песен у начнут кидать бомбы в представителей власти, как это было в начале прошлого века, и случится революция? Ну если только так…
Антон: Говоря шире, любое творчество, на мой взгляд, — это высказывание. Иначе зачем тогда заниматься им? Ты высказываешь свое мнение, показываешь свой внутренний мир, делишься с людьми. И это касается любого жанра. Например, сейчас я почувствовал внутреннюю потребность заняться сольным электронным проектом, о котором уже упоминал Андрей. Точнее, я давно этого хотел и наконец решил осуществить идею.
— В 2010 году вы стали собирать с «25/17» многотысячные залы, хотя к тому моменту группа существовала уже 8 лет (до 2009 – как «Иезекииль 25:17»). Был ли резким переход из андеграунда на большую сцену, по вашим внутренним ощущениям, или движение шло планомерно?
Андрей: Нас можно сравнить с асфальтовым катком, который едет в гору. Едем и едем себе потихоньку, с каждым годом собирая все больше людей на наших концертах.
— Вообще, можно ли сейчас говорить о понятии андеграунда? Раньше ведь это было целое движение…
Андрей: В прошлом было жесткое деление на официальную и неофициальную музыку — ту, что можно было назвать андеграундом. В телевизоре, например, был Лев Лещенко, а где-то в подвале играли какие-нибудь «Автоматические удовлетворители». Сейчас затруднительно провести эту границу. И сегодня группа, минуя теле-радио эфиры, может стать популярной, востребованной и собирать огромные залы.
— Сейчас вы выпустили новый сборник кавер-версий на свои композиции, исполненные другими артистами, – «Вспомнить все. Часть 4 (2). Ковры». Музыканты порой чересчур трепетно и ревностно относятся к своим творениям. Насколько мне известно, вы полностью отдали материал коллегам на откуп. Не было ли страхов и сомнений по этому поводу?
Андрей: На самом деле вторая часть была практически готова уже давно, но, поскольку Дед Мороз похитил некоторых исполнителей во время праздников, они не могли закончить работу над песнями, и мы их терпеливо ждали.
Антон: Абсолютно никаких страхов у нас не было. Когда мы отдавали песни, сразу говорили: «Друзья, можете делать с ними вообще все, что угодно, — менять текст, мелодию, гармонию, ритмику, добавлять свои слова, убирать наши». Интересно же именно их прочтение – чтобы, допустим, когда нашу композицию поет группа «Калинов мост», она звучала, как песня группы «Калинов мост». Мы призывали всех сделать песню своей, так чтобы музыканты могли исполнять их на своих концертах, и в трек-листе той или иной команды они были бы как родные.
— Недавно в интервью ваш коллега Найк Борзов рассказал мне, что в сборнике ремиксов на одну его песню есть такой, который, на его взгляд, превосходит оригинал. У вас были подобные случаи?
Антон: Песня «Я никогда не видел моря», например, нам изрядно надоела за эти годы, прямо очень сильно, и Василий Баста сделал свой вариант, который нам нравится в разы больше, чем оригинальная версия. Мы также открыты к коллаборациям, которых у нас достаточно много. Происходят они обычно спонтанно: мы сочиняем какую-то песню и во время записи понимаем – было бы здорово, если бы здесь спел Бутусов, например. И тогда приглашаем исполнителя. Недавно Елка поучаствовала в кавере на нашу «Комнату». Мы сидели с Андреем на моей домашней студии в деревне, и я ему поставил набросок — ремикс нашей песни. Андрей предложил позвать Елку. Изначально я не видел ее в этой песне, но получилось очень круто.
— Вы любите выпускать большие, эпичные альбомы. Возможен ли переход к формату синглов по примеру многих других артистов?
Андрей: Мы выпускаем и синглы, и альбомы. Просто формат альбома интереснее как законченное высказывание.
Антон: Слушать синглы – все равно, что читать отрывки из какого-то произведения. Это интересно, но лучше целиком. Если мы работаем над полноценной пластинкой, для нас это единая история с общей концепцией. Исключением стал только наш первый альбом. Он был сборником на тот момент записанных, готовых треков, ничем не объединенных между собой.
— Бывают ли моменты переосмысления старых песен, когда со временем они воспринимаются иначе?
Андрей: Я понимаю, что мы сделали, только спустя несколько лет после выхода альбома. Ты его придумываешь, записываешь, репетируешь, выступаешь с ним, находишься в материале, и посмотреть на него со стороны можешь только по прошествии определенного времени. Из каких-то песен мы вырастаем — меняемся мы, меняется контекст.
Антон: Есть песни, которые нам надоело исполнять, но мы их играем, потому что их очень любит публика. У каждой группы есть свой «Отель Калифорния». Мы не то чтобы делаем это через силу, но усталость ощущается.
— Может ли быть шоу-бизнес связан с искусством? В каких точках они пересекаются, а в каких кардинально расходятся?
Андрей: Мы существуем параллельно шоу-бизнесу в нами созданной вселенной, нам там комфортно. Мы все делаем, как мне кажется, как-то неправильно, вопреки, в этом очень много творческого эгоизма. Я удивлен, что, несмотря на все наши эксперименты и закидоны, мы остаемся востребованной группой. И я очень благодарен нашим слушателям, которые это все принимают, стараются распробовать, понять, потому что мы раз за разом заново придумываем себя.
Антон: Мы придумали свой шоу-бизнес. Со своими законами.