1 сентября Александр Цой опубликовал в своих социальных сетях копию обращения к президенту России с просьбой запретить выход фильма Алексея Учителя «Цой». Сын лидера «Кино» дал большое интервью РБК.Стиль, в котором подробно объяснил свою позицию.
Первый официальный запрос от компании-производителя пришел в декабре 2017 года, мы запросили сценарий. Нам официально пришел сценарий, издательство, которое представляет интересы группы «Кино», мой дедушка, музыканты — и мы сказали, что нас не устраивают некоторые моменты. В частности, использование изображения Виктора Цоя, имени Виктора Цоя и песен группы «Кино». И мы сразу обозначили свою позицию, что это не согласуем и не разрешим использовать, надеясь, что они как-то изменят сценарий, если будут снимать все-таки.
Мы надеялись, что все произойдет без использования прав на песни и на изображение Виктора Цоя.
Но, к нашему сожалению, они все-таки сняли фильм в таком виде, который нас не устраивает. Речь идет не о том, что нас весь фильм не устраивает: нас не устраивают конкретные моменты в нем, которые нарушают наши права, и мы просто боремся за их соблюдение.
С тех пор встречались несколько раз: ходили к ним в офис, они приходили в наше издательство. Я вот был на просмотре черновой версии картины в феврале этого года. Я каждый раз излагал им свою позицию, что все окей, вы можете делать в рамках своего творчества что хотите, но есть законы, по ним нельзя использовать имя человека, изображение человека или произведения, на которые есть авторские права.
И мне каждый раз говорили: «Да, мы понимаем, слышим вашу позицию», но при этом ничего не менялось.
То есть я пришел на просмотр фильма, а в нем тогда еще — насколько я знаю, сейчас они это изменили, — была музыка группы «Кино», был Виктор Цой.
Дедушка — пожилой человек и, я бы сказал, несколько доверчивый. Если прийти к нему домой с подарками, долго рассказывать о том, как они сделали что-то в память о его великом сыне — без конкретики, — то, в принципе, его можно уболтать подписать любую бумагу. К сожалению, это факт. Что в этот раз и произошло: ему просто подсунули какую-то бумагу, что-то ему рассказали. А когда он — я это знаю из первых рук — читал сценарий конкретного произведения, которое собираются снимать, у него была негативная реакция, ему это все не понравилось. Но, к сожалению, ему не очень легко в силу возраста.
Ему нелегко разбираться, что конкретно происходит, о чем идет речь: это фильм «Лето», потому что про него все еще много говорят, или это новый фильм.
На дедушку, к сожалению, нападают и средства массовой информации, и какие-то люди, которым что-то от него надо, и просто корреспонденты, которые хотят, чтобы он что-то сказал, дал комментарий. И, как правило, если они проявляют достаточно настойчивости, они могут от него получить то, что им нужно.
Письмо было с ним согласовано, мы делаем все честно и открыто. Безусловно, оно было подписано его юридическим представителем и моим же, это один и тот же человек. Он, конечно, сам не писал письмо Путину, как его спросили об этом журналисты, он этого не делал. Письмо в данном случае составляют юристы, это юридический инструмент, а не наше личное письмо.
Люди часто приходят ко мне с прямым вопросом — типа «разреши нам или запрети» — и не понимают, что вся конструкция несколько сложнее из-за того, что в ней кроме меня принимают участие другие соавторы и наследники, и наследники соавторов еще. А помимо этого есть компания, которая делает всю основную юридическую работу по оформлению и согласованию. В общем, этот механизм сложнее, чем мое «да» или «нет». Мое «да» или «нет» может быть определяющим в случае, если я, скажем так, решу пролоббировать какой-то вопрос и сказать: «это точно нет» или «это точно да». Я могу путем переговоров со всеми договориться, если мне кажется что-то важным, сделать так, чтобы оно произошло. Но это не вопрос одного, грубо говоря, моего ответа на письмо или сообщение. Это не вопрос устного согласия одного человека. Это сравнительно сложная конструкция, чтобы учесть интересы всех участников, но механизм успешно функционирует.
Реакции последовали самые разнообразные. На самом деле, поддержки было довольно много — больше, чем я предполагал. К сожалению, не очень многие люди, возможно, разобрались в ситуации.
Письма официальным лицам, которые мы написали, — это часть нашей большой стратегии по взаимодействию с представителями фильма «Цой».
Мы до этого писали письма без широкого освещения в СМИ, вступали в переговоры с производителем. Я носил письмо в Минкультуры в конце февраля или в начале марта, я не помню. Но, к сожалению, нам стало известно, что фильму все-таки выдано прокатное удостоверение и назначена премьера, и мы начали активнее заниматься этими вопросами, потому что не хотели бы, чтобы фильм в таком виде, в котором он нарушает наши права, вышел. И немножко поторопились, возможно, не сформулировали свою позицию достаточно явно, чтобы пояснить общественности, что мы делаем, в чем цели наши, что нам не нравится.
Многие восприняли это как какой-то одиночный демарш, мою попытку цензуры, запрета фильма через письмо Путину.
Но это просто такой документ юридический — обращение к должностному лицу, — который мы использовали. Поскольку предыдущее наше письмо в Министерство культуры не возымело эффекта, в этот раз мы чуть-чуть расширили список адресатов.
После этого письма мы с Алексеем Учителем уже не разговаривали. До этого пару раз разговаривали — и в частном порядке, и при свидетелях в рамках каких-то встреч. Я примерно ту же самую позицию ему излагал, иногда более эмоционально, к сожалению.
Он утверждает, что это вот такое его видение, художественное произведение. С чем нет никаких проблем, пожалуйста. Он называет это притчей.
Я считаю, что если это притча, то в рамках нее совершенно не обязательно нарушать наши права. Притча должна сработать и безотносительно к реальным людям и реальным событиям, можно к ним не привязываться. Если бы фильм назывался «Водитель» или, я не знаю, «Ким» и в нем не было бы Виктора Цоя, изображения Виктора Цоя и группы «Кино», я, наверное, все равно не был бы рад его существованию. Но суть моих претензий — в нарушении моих прав, прав дедушки и прав моего отца, которого я представляю. Он сам за себя вступиться в этой ситуации не может, приходится мне.
Фильм может существовать как художественное произведение, но без использования имени… Пожалуйста, я неправильно, может быть, выражался, неправильно поняли, я не хочу запрещать фильм, у меня нет такой задачи.
Он может выйти на экраны при условии, что они уберут оттуда вещи, которые они не имеют права использовать по закону.
Окружение моего отца, те люди, с которыми он общался, дружил, сотрудничал, меня, безусловно, поддержали — они в курсе моей борьбы и выступают на моей стороне. Никому из них фильм не симпатичен.
Идеальный сценарий… Мы обратились в Госфильмофонд и снова направили письмо в компанию «Рок» с просьбой предоставить нам прокатную копию, уже финальную, фильма, к которой мы посекундно напишем, какие куски нарушают наши права, какие у нас есть коррективы, которые нужно внести для того, чтобы мы больше не обременяли их нашими требованиями.
Она меня коснулась, я немножечко попробовал, как это, и я знаю, насколько это может быть страшно неудобно, неклассно… Я даже не могу сейчас подобрать еще слова, но я имею в виду, что это не всегда знак плюс, скажем так. Народная любовь имеет всякие нюансы. И поэтому сложно сказать. Просто так получается, что моя деятельность в целом так или иначе связана с публичностью. И для меня вот эта ее сторона — какая-то популярность, узнаваемость — это скорее что-то, с чем я мирюсь, как-то учусь жить, а может, научился уже. Но это вообще для меня не цель.
Смотрите также:
Алексей Учитель считает, что Виктору Цою было бы стыдно за действия сына.
Чтобы увидеть новость полностью, перейдите на полную версию страницы